Я прыгнул на него сам (в одной руке – подхваченный бронзовый нож Боцмана, в другой – мой собственный, из когтя ящера), ударил двумя ногами. Что-то хрустнуло (ребра, позвоночник – неважно, я уже знал, что тварь так не убьешь), оборотня развернуло и бросило ничком, а я уже был сверху (всем весом – у него на лопатках), колени – на плечах, ближе к локтям), вскинул руку с бронзовым ножом…

Оборотень чудовищным образом выгнулся в пояснице (мой центнер с лишком подбросило сантиметров на десять), почти достал меня задней ногой-лапой… И обмяк, когда я вбил нож в прикрытое жесткой удлинившейся гривой основание черепа.

Я ударил еще раз, и еще, – стараясь перебить позвоночник, но кончик ножа согнулся, и доделать дело я не смог. Где-то валялось копье… Я оглянулся и первым делом увидел малость оклемавшегося Боцмана (давно я не видел такой изумленной рожи) и ухмыляющуюся во всю пасть Лакомку.

Кошечка сверкнула раскосыми глазищами и фыркнула: пусти меня.

Я охотно уступил ей место.

Подцепив лапой Маххаим, она ловко перевернула его навзничь (тварь была в сознании и даже пыталась давить), уселась поудобнее и несколькими взмахами лапы вскрыла твари брюшину, кишки. Потом засунула лапу поглубже и вырвала сердце.

«Теперь – издохнет», – сообщила она мне.

И точно. Тварь издохла.

Добивала его Лакомка. Но я был рядом – и мне пришло.

На этот раз это было не просто обострение всех чувств (четыре Маххаим в своем поселке-капище нарисовались невероятно отчетливо – четыре сгустка мрака, источающие холод), но и мгновенное озарение-знание: этот, убитый, был нездешним, пришел откуда-то с севера. А главное: если я сейчас не дам деру, то нить моей жизни оборвется преждевременно и болезненно.

– Уходим! – заорал я и бросился в джунгли.

Мне опять повезло. Оборотни не кинулись за мной в погоню сразу и даже не спустили ящеров. Они попытались достать меня дистанционно.

Удар, который нанесли четверо Маххаим, размазал бы меня, как мухобойка муху, но импульс был локален, а «муха» уже успела взлететь. Леденящий смертный ветер швырнул перепуганное насекомое (то есть меня) так, что очнулся я уже по ту сторону реки, километрах в пяти от места недавней схватки.

Рядом со мной была Лакомка (даже чуть-чуть запыхалась, так я удирал) и, к моему немалому удивлению, – Боцман. Красный, как вареный рак, и пыхтящий, как паровой котел. Но – не отставший ни на шаг.

– Ну и какого… ты тут делаешь? – спросил я, когда лысый пират кое-как отдышался.

– Ага, – невпопад ответил Боцман, нависая надо мной. – Ты его убил! Я видел!

Лакомка на всякий случай втиснулась между нами, игривым толчком отодвинув пирата.

– Допустим, – согласился я. – И что с того?

– Мне не жить, – мрачно сообщил Боцман. – Я видел, как человек убил Маххаим. Нельзя убивать Маххаим. Никто не может. Все знают. Маххаим вечны и бессмертны. Ты – убил. Маххаим убьют меня, чтобы я не рассказал другим. Люди не узнают. – Он ощерился. Зубы у него были желтые и кривые.

– Ну узнают – и что? – спросил я. – Убивать Маххаим не так уж легко. Я не уверен, что с этим справится кто-то другой.

– Трудно, да. Но – можно. Люди захотят убивать Маххаим. Я уже хочу.

– Не так давно ты сказал, что служишь им, – напомнил я. – Даже, помнится, хотел принести им мою голову.

– Полная рука железа – это очень много, – сказал Боцман, криво усмехнувшись. – Но у Маххаим много-много железа.

– Ну и зачем тебе много железа? – осведомился я.

Мне и впрямь стало интересно. В этом мире, считай, почти везде – натуральное хозяйство. Предметов роскоши, настоящей, – я что-то не замечал.

– Здесь, по-моему, достаточно пары чешуек, чтобы получить всё, что захочешь.

– Здесь – да, – не стал спорить пират. – Но есть другое место. – Он махнул рукой в сторону юга. – Красивые вещи, вкусная еда, много-много друзей, особенно женщин… – Боцман прижмурился и облизнулся, напомнив мне здоровенного кота. – Правда, там тоже много Маххаим, но их тоже можно убить. Я слыхал: там, внутри горы, столько железа, что сотня мужчин не унесет. Пойдем, странный человек, убьем Маххаим, заберем железо – и я тебе покажу, как надо жить!

Интересная информация. Выходит, эти Маххаим для здешних – еще и Казначейство. А вот кругозор у Боцмана весьма ограниченный. Например, об инфляции мой лысый приятель точно никогда не слыхал. Выбросить на здешний рынок несколько тонн железных чешуек – и они тут же обесценятся.

– Спасибо, дорогой, но, пожалуй, мне твое предложение не по душе.

– Почему? – искренне удивился Боцман. – Ты не любишь, когда много еды и друзей?

– Люблю, – не стал я спорить. – Только это должны быть мои друзья, а не друзья моего железа.

Боцман задумался.

Пока он думал, я «связался» с Марфой. Разбудил ее. Пернатая поганка решила, что ее миссия закончена, и решила вздремнуть.

Я велел ей встать на крыло и произвести разведку. Марфе идея пришлась не по душе, но я промыслил отсутствие ужина (Лакомка добавила от себя), и ленивая птица взлетела.

И сразу увидела Маххаим.

И обозначила их местонахождение (мокро, неприятно, много). Оборотни форсировали реку.

Пришлось Боцману продолжить философские размышления на бегу.

На этот раз марш-бросок был осмысленным. Я решил поиграть в «тигра и охотников». Риск был немалый, но я надеялся на уже накопленный опыт «общения» с Маххаим. Опыт гласил, что оборотни всегда действуют грубо и прямолинейно, не стесняясь наступать на одни и те же грабли. Это можно было объяснить как отсутствием природной смекалки, так и врожденной умственной ленью. Но скорее – дефицитом боевого опыта. Да и кого им, «бессмертным», здесь бояться? Хотя Шу Дама и колонистов они взяли играючи, так что расслабляться не стоило.

Четыре оборотня и четыре ящера. Такова была группа преследования. Двигались они достаточно быстро – раза в полтора быстрее нас, и, удирай мы простодушно и прямолинейно, нас бы догнали где-нибудь часа через три. В джунглях Маххаим ориентировались замечательно. Чутье у них было поистине волчье, а наблюдательность – как у хороших следопытов. Узнав, как быстро они обнаружили место, где мы вышли из реки, я не рискнул бы уходить «верхами», по деревьям, даже если бы с нами не было Боцмана. Поэтому вариант «тигр и охотник» выглядел самым перспективным.

Идея проста до изумления. Охотник идет по следу тигра, а тигр – по следу охотника. Пока не окажется у него за спиной.

Правда, в отличие от тигра, у нас было некоторое преимущество. Мы могли разделиться. И у нас были «глаза» на небе.

Жаль, что мы с Боцманом не могли поменяться обувкой, по причине отсутствия таковой у моего нового приятеля. Зато он был достаточно храбр, чтобы принять мой план и остаться в одиночестве.

Мы разделились. Боцман продолжал двигаться в прежнем направлении, а мы с Лакомкой сделали петельку и где-то через часок вышли преследователям в тыл.

Я «прикрыл» себя и Лакомку от психолокации, выждал немного и с удовлетворением обнаружил, что наши враги ломятся сквозь джунгли целеустремленно и примитивно, как носороги. Ящерам заросли – не преграда. Они лишь огибали деревья. Правда, лидеры время от времеи менялись: первопроходцам приходилось тяжеловато. Зато после всей группы оставалась такая «трасса», по которой мы с Лакомкой могли бежать, как по шоссе.

Мы висели у них на хвосте, пока не подвернулся благоприятный случай: один из верховых зверьков занозил лапку.

Его наездник не стал мучить животное, а спешился и занялся врачеванием. Надо полагать, решил, что догнать остальных будет нетрудно. Я дождался момента, когда Маххаим целиком погрузился в свое занятие, подкрался с подветренной стороны и с расстояния пяти шагов всадил ему в затылок метательной нож. Я уже знал, где у твари потоньше кость. Обсидиан пробил череп Маххаим не хуже стального клинка. Оборотень отключился, успев, впрочем, подать сигнал «SOS», от которого его ящер подпрыгнул на два метра и заревел, как взлетающее «крыло». Но в следующий миг выяснилось, что это – не предел его шумовых возможностей. Едва я продырявил Маххаим, как Лакомка спрыгнула с ветки на загривок его «лошадки» и сдвоенным ударом передних лап вырвала ящеру глаза. А затем элегантным прыжком перемахнула на соседнее дерево.